And remember when I moved in you
The holy dark was moving
too
And every breath we drew was
Hallelujah.
Вновь слоняется по школе без дела, обшаривая знакомые коридоры, встречая знакомые лица, утопая незамеченным в людской суете глаз, заслоняясь чужими телами, сливаясь с небом, прячась в чёрных дождях – похожий. Занятый одним лишь делом – рисованием, он проводит многочисленные часы на подоконнике в обнимку с небольшой папкой, название которой, мелкими серебряными буковками в левом уголке, гласит - «Августин Т. Нотт». Вообще, родители мальчика очень надеялись, что их вторым ребёнком будет девочка, и подобрали ей прекрасное имя, летнее и цветочное – Августина. К тому же, по всем прогнозам врачей, второе чадо (чудо) Ноттов, должно было родиться в конце августа. Только не заладилось. Ребёнок упирался и досидел в утробе матери до сентября, преподнеся родителям сюрприз. Августина оказалась мальчиком. Недолго думая, мать решила оставить всё как есть, назвав своего второго сына Августином. Радости и прочие прелести в большей степени доставались младшенькому, но вскоре и этой малине пришёл конец. Оба чада Ноттов воспитывались няньками и гувернантками. Всякий знает, что после такого «тщательного» воспитания, вырастают дикие и капризные детки. Мальчишка исключением не стал. Отчужденный, озлобленный, капризный. Наверное, такими словами можно охарактеризовать Нотта-младшего. Впрочем, это лишь одна сторона медали. Возможно, своим диковатым поведением он старается завоевать уважение старшего брата и всего факультета, но когда Августин встречается с кем-то наедине, или скажем, бродит в одиночку, по нему нельзя сказать, каким характером тот обладает. В глубинках души, светловолосое чудо наивно и даже чуть глуповато. Иногда он может спорить до посинения, прекрасно зная, что не неправ. Безумный любитель перечить, ёрничать и дразнить...
Чёрный, порядком сточенный карандашик скользит по шершавой бумаге, аккуратно вырисовывая первые штрихи рисунка. Необыкновенный талант – умение хорошо рисовать стало его прирождённым богатством, доставшимся от родителей. Глаза внимательно следят за линиями, губа прикушена. От постоянных покусываний и без того обветренные губы выглядят чуть фиолетовыми, нос серьёзно сморщен, янтарно-золотистые глаза прищурены. Тонкие пальчики держат деревянный карандашик и сосредоточенно выводят узор каких-то причудливых цветов. Худенькое тело легко помещается на подоконнике, спиной даже удается легко подпереть витражное стекло. За таким стеклом не видно золотых листьев, слетающихся с деревьев, не видно капель проливного дождя, почти не слышно шуршания глади озера. Идеально тихо, идеально для рисования. Позже он, возможно, похвастается рисунком перед братом, сунет ему свою бледную щёчку на поцелуйчик и покраснеет, когда услышит похвалы. Или же не услышит ничего. Их отношения с Кристофером трудно назвать отношениями брата и брата. Скорее всего, они словно сентябрь и декабрь. Разные и всевозможные. Мечтают о разном, верят в разных богов, читают разную литературу... родители вырастили две противоположности, разные по вкусам и увлечениям, но чуть схожими по характеру. Возможно, Августину именно от брата досталась капля самоуверенности и немножко наглости. Взглянуть в потолок и вновь на бумагу. Штрих-штрих-штрих.
Рука тянется к кружке, в которой заканчивается жасминовый чай. Обычно он помогает ему расслабиться, успокоиться и настроится если не на лучшее, то на волну «более-менее». Кроме снежинок на щеках, немого кино с жестами и французской литературы он любит жасминовый чай и цветы. Любовь и даже фетишизм к первому появился совсем недавно, когда он откопал чудеснейший чай, который при заварке пахнет весной, и почти в мгновение его полюбил. А симпатия к цветам жила в Августине всегда. Возможно на это повлияло цветочное имя, или же просто хороший нюх. Кажется, он настолько увлекся изучением цветов, что сам пахнет хрупким ландышем и солнечными одуванчиками, весенней сиренью и зимней вишней. Порой хочется запутать в его светлых волосах кучу мелких цветков яблони – нежно розовых, чуть румяных, как ты сам. Его интересно наблюдать со стороны, но общаться с ним интереснее вдвойне. К своим пятнадцати годам он не просто шестикурсник, он необыкновенный философ, мыслитель и слушатель. Все обиды прячет в себе, справляется с ними сам. Или же не справляется вовсе, оставляя  в себе. Порой кажется, что он никогда не отчаивается и обладает слишком сильным характером. Но он сломлен, легко сломлен, как любое не созревшее для взрослой жизни дитё, пытающееся сыграть что-то особенное, вроде роли Гамлета, умеющее задавать лишь один вопрос. Возможно, лишь старший брат знает, насколько сентиментален Августин бывает, когда плачет от новости «у нас умерла собачка», или же когда ему что-то не достается. Редко бывает, что родители подступают его хрустально-колким слезам, у них выработался некий иммунитет к слащаво-слезливым мольбам. Может именно поэтому они не замечают припухших глаз за завтраком и хриплого шёпота от сбитого голоса. 
Горький чай неприятно обжигает язык, заставляя миловидное личико поморщится. На самом деле эта слащавая мордашка обладает столькими недостатками, которые нелегко сгладить картиной – подоконник, мальчик, рисунок. Нотт сутулится и даже чуть косолапит при ходьбе, панически боясь яркого света и высоты. Его бросает в дрожь от больших собак и громкой музыки, он боится замкнутых пространств. От недосыпания и частых истерик у него заплаканные и чуть красноватые глаза, практически как у больного. Августин сам становится похож на ландыш, болезненно-хрупкий.
Нарисованные подснежники разукрашены в чёрно-белые цвета, а яркие блики витражей прыгают от стебелька к стебельку, переливаются на нежных лепестках. Горький чай весь выпит, ночь почти прошла. Бледное, одетое в серебристую пижаму, дитё спрыгивает с подоконника и медленно удаляется по пустынному коридору вглубь подземелий. Где-то бродит старший брат, которому он подарит больные дождём подснежники.