A pill to make you numb
A pill to make you dumb
A pill to make you anybody else
But all the drugs in this world
Won't save her from herself. ©

|1| Elliot Tracey Pucey | Эллиот Трейси Пьюси
Допустимые сокращения: Элли, реже Лио. Крайне нелюбимый вариант.

|2| 13.01.06 – 16 лет.

|3| Слизерин, 6-ой курс.

|4| Чистокровна. По сравнению с теми же Малфоями, разумеется, второй сорт, в любом случае, большого значения этому не придает. И к магам, и к магглам относится одинаково индифферентно, на уровне вежливого обращения в случае крайней необходимости, не делая между ними никаких различий.

|5|
we are eternal, all this pain is an illusion(c)

Мы жили в Бристоле. В том андеграудном районе города с вечными туманами и английской строгостью, про которую вы можете прочитать в любой книжке про Англию. У меня была нормальная семья, отец банковский служащий и мать, работающая учительницей в начальной школе. В доме напротив жила Она. Она была младше меня на год, и у неё была сестра, одного с ней возраста, двойняшки, это их синдром, их связь, телепатия. Её родители всегда казались мне странными. И она не выходила за рамки этих странностей. Будто из другого мира. Я не знал, где работают её родители и чем занимаются, а сама она была подернута тонкой пленкой чудес. Маленькая и такая отважная. Я познакомился с ней совершенно случайно, когда мне было шесть лет. Ей на тот момент пять. Она сидела на крыльце своего дома, меланхолично нежась на солнце и пуская солнечных зайчиков. Я просто запустил ответный ей по глазам, а она засмеялась, затеяв со мной нешуточную перестрелку.
-Как тебя зовут? – она посмотрела меня с сомнением, словно сомневаясь, можно ли доверить мне такую тайну, будто придавала этому большое значение. Наконец, закусив губу девочка-видение произнесла. – Эллиот. Мое имя Эллиот. – и тут же с легкомысленным смехом в очередной раз принялась играть с солнечными зайчиками. Лучи таяли у неё в руках, собирались в клубки, доверчиво жались, переплетаясь в тонких пальчиках. Солнечная девочка. Я называл её так про себя с самого момента нашего знакомства. Вслух, конечно, озвучить так и не решился. Вслух она всегда была для меня просто Лио. Сокращение от Эллиот. Это имя редко дают девочкам, все чаще используется, как мужской вариант или вообще фамилия. А она с завидной регулярностью подчеркивала этот факт. Он её забавлял. Умна не по годам. В её взгляде я всегда читал серьезность. Моя малышка. Разница всего в год, а я все равно ощущал за неё ответственность. Настоящий сорванец, она каждый день придумывала новую игру. Малышка Лио, мудрая душой.
Я проводил все свободное время с ней. Позднее я понял, она была частью меня. Моей лучшей частью. Мне нравилось гулять с ней по лесу, потом нам здорово попадало от родителей, но разве эту авантюристку можно было так просто остановить? Мы одинаково улыбались, у нас была одна улыбка на двоих. Смеялись над одними шутками, и все в мире нашего безоблачного детства казалось мне простым и понятным. Я, ещё ребенок, мечтал, как увезу её в будущем в кругосветное путешествие, а она только смеялась и играла с солнцем, как только она умела, заплетая в косы его лучи. И будто что-то скрывала.
Я ничем не мог заменить будни с Лио, когда она болела, а это случалось довольно часто, я просто с ума сходил, а она садилась на подоконник в окне гостиной на первом этаже и писала мне на окнах письма, если могла встать. Я пробирался украдкой, дышал на стекло и читал длинные записки её неровным почерком.
Наша жизнь пошла под откос, когда ей было десять. Она менялась, как-то слишком быстро, все время напряженная, она ждала чего-то, взволнованно косилась на сестру, они постоянно шептались о чем-то. Я даже ревновать начинал, если честно. Позже, она, конечно, успокоилась, однако воспоминания по-прежнему тянут за все нервные окончания.
Год прошел, как в сказке. Я пытался рисовать её, получалось плохо, но я старался изо всех сил, чаще просто перепачкав её в краске. Год прошел. А летом. Двадцать шестого августа Лио умерла, умерла и её сестра, какой-то несчастный случай. Как сейчас помню этот день, такую дату из головы не выкинешь. Как я не старался. Помню, как накануне она пришла ко мне, в тот вечер она мне показалась мне странной. Ну, откуда такие мысли в голове у одиннадцатилетней девчонки?
- Мы больше не увидимся. Нет, стой, не перебивай. Мы правда больше не увидимся, но ты должен знать одно. Я всегда буду с тобой. И всегда буду вплетать тебе в волосы солнечные лучи. Слышишь? –я пытался заверить её, что все это бред, что будет много ещё дней и солнца. А на следующий день мне сказали, что моя Лио умерла. Я как всегда зашел за ней, а её мама объяснила, что её нет. И не будет. Её хоронили почему-то в закрытом гробу, а я приходил на могилу к моей малышке всего несколько раз. Не смог больше. 
Сейчас мне семнадцать. У меня есть девушка, она очень похожа на ту, какой могла бы стать моя Лио. Да, только она никогда не заменит мне девочки, играющей с Солнцем. О Ней мне напоминала только могила на кладбище за городом, её родители уехали сразу после смерти Лио, мама объяснила мне, что это для того, чтобы не мучиться воспоминаниями о детях, ведь здесь всех напоминает о них. Я не понимал одного, как можно было оставить могилу Лио, но так и не смог приходить чаще сам. И острее всего я осознаю, что никого и никогда не смогу полюбить так, как любил эту малышку много лет назад. Вот вам и детская любовь. А ещё я рисую. И она часто приходит ко мне во снах. Другая. Взрослая. Прекрасная. Рассказывает обо всем и дарит кусочки солнца. Она не отпустила меня и я точно знаю, что когда она расстроена солнца в Бристоле не будет. Прости меня, солнечная. Никого. И никогда. А она всегда будет рядом.
Двадцать шестое августа, пять лет со дня смерти моей девочки. Ночь.  Я увидел в окне её давно нежилого дома свет. Свет там не горел пять лет. Поднялся. Мне и так не спалось. Никогда не мог уснуть в этот день. Дверь не заперта, как странно. Свет горит в её комнате. Поднимаюсь. А все ведь осталось, как при ней. Очевидно, за домом присматривали. Не замечал. Однако, потрясло меня не это. У окна, задумчиво разглядывая что-то, стояла девушка. Услышав шум, она резко повернулась. И тут я услышал собственный, скованный ужасом голос. – Лио. Моя Лио. – она изменилась, но не узнать её было невозможно. – она вздыхает, отводит глаза и негромко отвечает. – Меня не называли Лио пять лет. Пять долгих лет. Бессмысленных лет. Я скучала. Я безумно скучала по тебе. Ну, что ты стоишь?
В следующий момент я уже обнимаю её, фантомное существо, не веря собственным ощущением. Живая. – Ты умерла.. – шепчу ей на ухо, как в бреду и в моей бедной голове не укладывается тот факт, что я снова обрел её. Она кивает. – Я бы до сих пор была для тебя мертвой, если бы не смалодушничала. Хочешь, расскажу?
Смотрю на неё с непониманием. Что она хочет мне рассказать? Я озвучил вопрос. – Неужели, тебе неинтересно, где я была? – я заверяю её, что интересно. Мне совершенно неважно, что она сейчас будет говорить, лишь бы говорила, лишь бы не исчезла. А я до сих пор не верится, что это она. Живая. Только старше. Позднее я понял, что ей нужно было выговориться. Что же, я предоставил ей такую возможность. Я всегда шел у неё на поводу. Она умела подчинять.
- Наверное, стоит начать с начала. Кое-что ты знаешь, однако.. Меня зовут Эллиот Трейси Пьюси. Второе имя мне дали по матушке, банальнее некуда. Все сокращают мое имя, как Элли. И только ты, один ты додумался до Лио. Мне нравится. Я жила в полной семье. У меня были любящие родители и обожаемый всесторонне брат. Ты, наверное, не веришь в волшебство, но придется. Ты помнишь, как можно играть с Солнцем? Это тоже волшебство. Я с самого рождения была связана с волшебством. Мои родители были волшебниками, после мы с сестрой поступили в школу волшебства. Потому, пришлось разыграть эту идиотскую постановку. Прости меня. Прости. Знаешь, как кошмарно было жить в пригороде Лондона, каждый день глядя на окна дома напротив и не находить там тебя? И никакой Хогвартс мне заменить тебя не мог.
Рассказать подробнее о семье? В волшебном мире существует четкое разделение. Нашу семью называют чистокровной, то есть, в ней в несколько поколений связывали себя узами брака только волшебники. Такая чистая родословная явно не дотягивает до более известных семейств. Не буду называть имен, тебе этот бред все равно ничего не скажет. Скажу только, что нашу семью можно назвать вторым сортом. Если мой отец ещё озабочен вопросами чистокровности, то я почему-то совершенно свободна от таких предрассудков. Наверное, потому что в детстве познакомилась с тобой. Капля чистой крови может стоить гораздо дешевле, чем одна капля крови маггла, неволшебника. Для меня твоей, например.
Члены семьи? Да ты и так их всех знаешь. Хорошо. Моя мать. Трейси Саманта Пьюси, в девичестве Дэвис. Она чудесная. Самая лучшая. Именно она утешала меня и до последнего уговаривала отца отказаться от идеи с подстановкой наших с братом смертей. Однако, папа счел, что так будет меньше вопросов, меньше мучений и некуда будет возвращаться. Мы всегда считались немного странной семьей. Мама.. Мамочка. Она волшебница. И волшебная. Она всегда умела меня поддержать. Она меня просто обожала. Обожала мою сестру. И отца. Она посвятила всю себя нам. Хотя, я слышала, что с ней связана какая-то темная история, произошедшая ещё в школе. Будто за отца она вышла не по любви, а сходила с ума по какому-то французу. Я видела его фото. Он похож на тебя. – она с улыбкой поправляет мои волосы, а я жадно смотрю ей в глаза. Лио, такая странная девочка. – Однако, потом она все-таки не смогла отказаться от моего отца. Полюбила. А тот француз навсегда исчез из её жизни. Вероятно, он просто никогда не любил её. Просто пускал по глазам блестящую пыль. Она мудрая, очень мудрая женщина. Она не смогла помочь мне в одном. Выкинуть тебя из головы. – знала ли ты, моя волшебная, сколько способов я перебрал, чтобы выкинуть из головы образ темноволосой девочки? Призрака.
-Мой отец. Эдриан Роберт Пьюси. Ты знаешь, тебе он казался жестоким, на самом деле он хороший, просто очень принципиальный. Настоящий эстет, умеет ценить красоту. Может быть, поэтому так зациклен на моей матери. Ты же помнишь, какая она. Жаль, у меня от неё только улыбка. Немного деспотичный, не спорю. И отдает большое почтение вопросам чистокровности, но так уж он был воспитан.
А сестра.. Сестра сейчас в Лондоне, дома. Если честно, она до последнего пыталась меня отговорить.  Как жаль, что все так вышло, вы могли бы подружиться. Как жаль, что у нас было всего пять лет друг на друга, чтобы потом убиваться ещё пять лет. Ну, почему так, объясни? – я узнавал её с каждой секундой, наивная привычка прятаться за мою спину. Спрашивать у меня что-то. – Она замечательная, сестра. Она всегда рядом. Она все для меня. Мне иногда кажется, что я наперед знаю, о чем она думает. Мое домашнее чудо. Знаешь, в школе, где я учусь, жизнь всегда бьет ключом. Не зазеваешься. А я так часто нахожу неприятности на свою голову. Я люблю их. Я люблю мою семью. – и снова я ощущаю с ней почти мистическое единение. Слушаю заворожено. – Как прошло мое детство ты знаешь. Сладкая сказка, похожая на сахарную вату, в которой ты, несомненно, был самым вкусным моментом. Этого не отнимешь. Помнишь, как гуляли в лесу, а как окно разбили случайно в доме наших соседей, ты помнишь? А как пытался рисовать меня? Ты такой смешной был. А я ведь написала тебе целую стопку писем.. Но так и не отправила. Куда я пропала? Меня, как и сестру, забрали в школу. Учиться волшебству. Да, самому настоящему волшебству. Она называется звучным словом Хогвартс, что можно перевести, как «вепрь». Последним штрихом в моем отбытии стала моя собственная смерть. Инсценировка. Все хвосты были подчищены. Мне предписывалось забыть жизнь в Бристоле и открыть новую страницу в Хогвартсе. Там я поступила на Слизерин. Один из факультетов в нашей школе. Мои родители окончили этот факультет.  Моя сестра там учится. Это уже какая-то семейная традиция и она имеет вид дурной бесконечности. Просто проклятие. Сейчас я на предпоследнем курсе. В следующем году закончу школу и.. Непременно приеду к тебе, хочешь? Хочешь, останусь с тобой? Навсегда забуду, что такое волшебство. Ты только слово скажи, я буду с тобой. Но сейчас нельзя. Тс-с-с.. Не говори ничего. Потом. Все потом.  Жизнь в школе? Знаешь, за исключением обучения волшебству там все, как у обычных людей. Тебе бы там понравилось, наверное.. По крайней мере, мы бы могли каждый день гулять у озера. Есть там одно живописное место. Я училась, как заведенная, представляешь, даже делала определенные успехи и, в принципе, могла собой гордиться. Не настолько бестолкова, как можно было бы предположить. У меня там появились друзья, это странно звучит, верно? Ведь сколько ты себя помнишь, ты был моим единственным другом. Ты был моим всем. Я понимала это с каждым годом больше и больше. Потому, наверное, и вернулась. Кто-то убирает листья с могилы несчастной девочки Лио. Это ты? – она чихает, а я едва ли не с восторгом осознаю, что вот она, живая. И она простужена. Так просто. Моя Лио простужена. Я прижимаю её к себе и застегиваю молнию своей необъятной толстовки, теперь мы совсем рядом, а я пытаюсь согреть её. Хрустальный смех. Она смеется негромко, но счастливо. Этот смех я помню по детству. – А ещё мне там жутко не хватало тебя, знаешь. Там так много всего, просто перенасыщение людей.
- Так, почему же ты не показалась ни разу за эти годы? – она задумчиво поджимает губы, будто не знает, что ответить, теряется.
- Нас с тобой слишком много для этого мира. Ведь ты – это я. А люди по своей природе половинчаты. Мой мир не принимает тебя и наоборот. Ничего. Скоро мы сломаем это. – и снова я узнаю её, решительную и неугомонную, как всегда. Боевая девочка с Солнцем в руках. Такой я помнил её, когда оставлял у неё на могиле последнюю картину, написанную для неё.  Там была изображена моя смешливая малышка. Я бросил короткий взгляд на стол. На нем лежал знакомый до боли портрет. Лио проследила за моим взглядом, обнимая за шею. – Спасибо.

|7|

Все – фикция, и я тоже. ©
Я искал её в любой девушке, которая могла бы минимально напоминать её. То, какой она могла бы стать. То, какой она приходила ко мне во снах. В любой девушке с темными волосами и худощавым телосложением. Сейчас, когда я просто обнимал это чудо, я считал себя самым счастливым человеком на свете, а она смотрела на меня, широко распахнув глаза, жадно разглядывая. Пожалуй, единственное, чем она могла бы выделиться из толпы – это её болезненный вид. В остальном, она не притягивала взглядов. Была обычной. Разве что, походила на мальчишку. Мой холодный Кай из сказки про Снежную Королеву. Под черным свитером, я чувствовал выпирающие лопатки. А в детстве у неё были длинные, вьющиеся волосы, отливающие шоколадом. А в детстве она улыбалась так, что я сам таял, как на солнце шоколад. Она изменилась. Я заметил это с первых минут наблюдения за ней. Лио.. Что осталось от малышки? Наверное, улыбка и глаза. Общие черты. И вечная схожесть с мальчишкой. Вихрастым и нескладным. Пожалуй, это в ней я и любил больше всего. Но не манера поведения. Глядя на неё, мне становилось жутко.
С первых секунд я отметил, как она держится. Чуть сутулится, какие нервные у неё движения. Дергает руками, будто кукла марионетка в замедленной съемке. В детстве я помню её породистую плавность в движениях, сейчас же, будто буйно помешанная  и даже глаза бегают так же. Суетливая, резкая, однако периодически замирает, подолгу смотрит в одну точку, это продолжается до тех пор ,пока я не зову её по имени. Руки постоянно сжатые в кулаки и преувеличенно горьковато-громкий смех. Привычка обнимать себя за плечи, мелкое подрагивание пальцев. Она уткнулась лбом мне в плечо.- Мне холодно. Холодно мне. И страшно, очень страшно. – бледное монохромное существо. Минорная девушка. Я с ней был, как в коме. В ней, как в коме. Белой.
Больше всего мне запомнился её силуэт. Отпечатался в памяти намертво. Позднее, конечно, я аккуратно занес в файлы собственной памяти и лицо, и фигуру до малейшей черточки, но первым был именно этот случайный взгляд. Я вглядывался, пытался понять и запоминал. Упустить её из памяти мне представлялось на данный момент главной катастрофой в мироздании. Ломанная, резкая. Будто небо всей тяжестью упало на её плечи и колени уже подкашиваются.
Тощее дитя Освенцима. Может быть, я перегибаю палку, но именно таким было первое впечатление. Непонятно, в чем держалась душа.  Фигура женственностью не отличалась совершенно. Она именно худая, без типично женских прелестей. С синими линиями вен под тонкой, бледной кожей. Почти белой, с нездоровым зеленоватым оттенком. В каждой черточке сквозила болезненность. Я был уверен, что мне до конца жизни будут сниться усталые, запавшие глаза, с синяками под ними. Темными, почти черными. Маленькая грудь, тонкие руки, длинные ноги в сочетании с достаточно высоким ростом оставляли ощущение нескладности. Я поймал себя на мысли, что боюсь, что она может рассыпаться. Просто взять и развалиться на мелкие кусочки. Или упасть, застыть неподвижно, как марионетка, которую сняли с нитки. В ней не чувствовалась сила, единственное, что я понял, так это то, что свою борьбу с жизнью она уже проиграла и сдалась. Цветы эфемерны. Так говорили Экзюпери. Она не моя роза, в ней нет пышного цветения. Нет, в ней было что-то от бабочки. Один день. И мрачный рисунок на хрупких крылышках, отливавший серебром. От детской Солнечной девочки только хрустальный смех. При всей своей почти прозрачности она будто светилась изнутри. Теплая и живая, подвижная, улыбчивая, говорливая. Я внимательно рассматривал её руки, узкие ладони, запястья, просвечивающие дорожки вен, много-много порезов, напоминалок себе самой. Осторожно провожу пальцем, вздрагивает. – Мне не больно. – терпеливо поясняет в ответ на мой вопросительный взгляд. – Просто это то, что усвоив однажды, нужно непременно забыть. Так я верю в то, что ничего не возможного нет. Впереди вечность. Смешно? А я хочу жить вечно. И.. И точно знать количество звезд на небе. И ещё свежей малины. – и смеется, будто ничего не случилось, будто сложное сплетение порезов, синяков и вен само собой разумеется и ничего аномального в них нет. Ненормальная, подумалось мне. Моя идеальная сумасшедшая. В ней не было ничего, что отвечало бы понятию «идеально». Можно сказать, весь образ Лио строился на собственных несовершенствах и недоработках. Только посмотрев на неё, и вспомнив свою подчеркнуто милую девушку, я понял, как ненавижу перфекционизм. Как позднее выяснилось, синяков много по всему телу, ровно как и родинок.  Синяки она объяснила собственной неловкостью. – Не могу спуститься по лестнице, не споткнувшись. Да, ты, наверное, помнишь, как по дороге в лес я сначала стукнулась лбом об одну из веток, как только умудрилась непонятно, а потом ещё и при падении больно рассекла ногу и торчащий из земли камень. И от того, и от другого остались шрамы. Один под волосами почти невидно, зато другой на все колено. Я с тех пор ничуть не изменилась. А кто чуть ли на руках тащил меня домой и перевязал все мои порезы, порвав собственную футболку с гербом любимой футбольной команды? Ты ведь так ей гордился.. Я все помню, а ты? – я молчал. Конечно, помнил. Просто рассматривал выпирающие ключицы, между которыми висел медальон в форме замочка. Даже со скважиной. Ключа не было. Кольнула какая-то раздражающая мысль, у кого ключ от неё, при условии, что он есть вообще и Лио возможно открыть. Длинная шея, с двумя родинками, будто следы от укуса, причудливо лежат, меня они всегда забавляли. 
После я перевел взгляд на её лицо и проблемы родинок и ключей перестали меня занимать совсем. Овальной формы, немного резкое, ассиметричное. Оно будто начертано пером. Так же резко, и порывисто. Резкость читалась во всем облике, лицо не стало исключением. Четкие, бросающиеся в глаза черты, излишне резкие скулы. Серьезность, но не жесткость. Высокий лоб, при желании можно было даже разглядеть тот самый шрам, оставшийся после памятной прогулки на озеро. Я любил её глаза. Всегда любил, просто обожал. Разыскивая её в девушках с темными волосами, я всегда подсознательно надеялся найти эти глаза. Большие, почти всегда смотрящие с удивлением, а теперь вселенски уставшие, будто погасшие. Серые, с зеленоватым отливом, цвета бутылочного стекла. Это были только её глаза. Я болел ей, болел глазами. Она – мое лекарство от самой себя. Несчастная, убитая чем-то. Черные, длинные ресницы. Они делали глаза темнее, а взгляд наивнее, единственное, что как-то разбавляло внешность, стирая общую резкость. Я пытался нарисовать её глаза в тот же вечер. С огромными, темными синяками вокруг. Взгляд получился застывшим, совсем не её. У неё были очень живые глаза, даже слишком. Она будто каждую секунду ждала беды и потому искала её взглядом. Ровные полукружья бровей. Темные, они сильно выделялись на бледном лице. Она вся бледная. Кожа почти белая и всегда холодная. Её постоянно знобит, и она ищет хоть какой-то источник тепла. Её нездоровый вид дополняли и губы, практически бескровные.  Верхняя губа шире нижней, слегка обветренные, искусанные, и Лио с вечной привычкой их облизывать, против воли привлекала к губам слишком много внимания.  Цвет едва прослеживался, бледно-розовый, потому нельзя сказать, что губы на лице Эллиот выделялись сильно. Форма распространенная. Словом, в рекламу губной помады её бы не взяли. Не та форма. А вот привычки закусывать нижнюю губу, когда нервничает или надувать губы, когда она обижалась, меня забавляли.
Невозможно узнать человека за один вечер. Ещё сложнее его запомнить. Она впечаталась в мою бедную память и меньше всего мне хотелось выкидывать её из головы. Заметив, куда устремлен мой взгляд, она улыбнулась. Чуть виновато, смешно краснея. – У тебя все та же улыбка. Как у ребенка. Наивная и доверчивая. – она фыркнула, словно не соглашаясь, однако по-прежнему сохраняя на лице улыбку. И правда, как у ребенка, открытая, честная. За счет ровных зубов только выигрывавшая. Ямочки на щеках, появлявшиеся от улыбки были мне знакомы, я их помнил. Ничуть не меняется, все такая же. – Драгз стирает память, но я точно помню, что ты так же говорил мне когда-то. Сколько эмоций от одной простой фразы. Спасибо, мне нравится это слышать. – я неодобрительно воззрился на нее, легонько щелкнув по носу.
Кстати, нос – это одна из самых смешных частей во всем, наверное, её внешнем виде. Маленький, приподнятый кверху, с аккуратной родинкой с боку. Ещё одна деталь, заставляющая меня сравнивать её с ребенком. Слишком уж много инфантильности было в этой курносости, помнится, когда-то я сильно потешался над ней по этому поводу. Был маленький. Сейчас смотрел с интересом, искренне не понимая, как в одном лице умещается столько всего. Она была разная. У неё очень сильно развита мимика, лицо постоянно находится в движении.  Лио улыбалась, хмурилась, недовольно морщилась. Выдавала целую гамму чувств только лицом. Мне оставалось только отмечать эти перемены.
Она вся складывалась из подобных мелких деталей. Каждая вносила свой вклад, и мне казалось, стоит убрать что-то, допустим, тонкие длинные пальцы, с аккуратными ноготками, как руки приобретут вид рук самоубийцы-неудачника. Собственно, они и так его имели, однако с ухоженностью ногтей картина была не такой печальной. Наверное, она постоянно носила вещи с длинными рукавами, по тому, как Лио всеми силами пыталась прикрыть собственные руки, натягивая рукава практически до середины ладони, я сделал вывод, что ей эти памятки – расписки в собственном бессилии, в виде шрамов доставляли чуть ли не физическую боль.
У неё был свой, совершенно неповторимый запах. Он идеально дополнял её образ. Вкрадчивые, играющие нотки. Проникающие. Упрямые, настойчивые, приятные. В дополнении с горьковатым, чем-то напоминающим мужской парфюм и вовсе представляли картину странную, но в целом цепляющую. Она пахла горечью, болью, немного лекарствами, если не считать парфюма. Отдавала алкоголем, а кончики пальцев насквозь пропитались запахом сигаретного дыма. – Спасибо, не курю. – холодно отзывалась Лио. В сочетании с запахом мороза. Моя ядерная зима. По другому не скажешь. Слишком много в ней холода. Действительно, Кай, которому в сердце угодила льдинка Снежной Королевы. Ядерная зима. Потому что, она была моим внутренним взрывом, произошедшим в сердце, внутри черепной коробки, но не вышедшим за пределы организма. Я пытался согреть её руки, а она наблюдала за мной остановившимся взглядом. – Ты не похож.. – она осеклась.
-На кого я не похож?
- На другого человека, который так же пытался греть мои руки. – просто ответила она и я снова почувствовал, как у неё задрожали руки. Я снова и снова убеждал её продолжить разговор. Наверное, мне просто нравилось слушать её голос. Низкий, чуть с хрипотцой, немного грубый. Её спасало то, что она хорошо владела голосом, ловко меняла интонации, подбирая их под настроение и ситуации. Чаще говорила тихо, стараясь не повышать голоса. Но если уж срывалась на крик, то вся будто темнела. Изнутри. Вроде бы, ледяной Кай, а порой будто бы человек, горящий изнутри. Я понятия не имел, что с ней случилось, почему постоянная затаенная боль сквозила буквально в каждом движении. Я честно пытался узнать, но она так и не рассказала. Только зашлась в очередном приступе кашля и неопределенно дернула плечами. Понимай, как знаешь, что называется.
Ровно, как и её глупая привычка занавешиваться волосами, будто они могли отгородить её от нежелательных вопросов или защитить от взглядов. Впрочем, волосы с её лица мне убирать было даже приятно. Темные, почти черные. В её солнечном детстве они отдавали шоколадом, сейчас это просто темный росчерк в её внешности. Черно-белая, моя Лио ,как кино. В глаза бросались темные брови и темные волосы. Длиной где-то до лопаток, она привыкла носить их распущенными. Теперь идеально прямые и гладкие, не вьющиеся, как раньше.  Волосы выглядели тяжелыми, казалось, что она вот-вот под ними переломится. Нет, не переломилась, равнодушно сдула челку с глаз и закинула особо надоедливую прядь за спину. С усмешкой принялась исследовать мои волосы. Поправлять, совершенно по-хозяйски. Холодные касания. Характеризовали её, как нельзя лучше, надо сказать.
Минорная, эфемерная, монохромная. Смертельно-уставшая от всего на свете. С вечной потерянностью во взгляде, горьким смехом и болезнью в каждом миллиметре собственной внешности. В ней не было ничего, что могло бы притянуть взгляды, да и заботу проявлять нормальный человек тоже не рискнул бы. Она будто живая иллюстрация для психически неуравновешенного человека. Кай, которому льдинка в сердце причиняет немыслимую боль, от чего он весь будто сжимается, это проскальзывает и во внешнем виде, постоянно пытается защититься. Нервная, рваная, дергая, прерывистая, даже дышит будто через раз. Совсем тихо, будто умирает каждую секунду. Горит внутри себя, внутри себя ей слишком тесно. Держится за ниточки собственных мыслей. Она, наверное, была для меня лучшей. Может, потому что я любил её столько лет и ждал. Мне нравилось, как она засыпала у меня на плече, слабым голосом пытаясь рассказать ещё что-то, что-то спросить. Она была какой-то слишком неземной. Пять лет я любил призрак и сейчас мое ощущение её не слишком изменилось. Она будто призрак себя. Потерялась в окружении, в себе. И боялась собственной тени.

|6|

It's time to change
I can't stay the same,
Revolution is my name. ©
-А на следующее утро к нему явился мой отец и произвел совершеннейшую коррекцию памяти. Не прикопаешься. Чисто проведенная работа. Я для него снова мертвая одиннадцатилетняя девочка, крошка – Лио, безвременно погибшая фантазия и надежда на лучшее будущее, которое никогда не наступит. Малышка Лио, у которой нет ни настоящего, ни будущего, да и прошлое какое-то неполноценное. Так похожа на меня. – она говорит нарочито спокойным голосом, а я смотрю на неё удивленными глазами, искренне не понимая, то ли ей действительно не жаль, то ли она изо всех пытается притвориться.
- Эллиот, что ты несешь? Зачем ты вообще туда пошла? Ты же.. – она резко дернула головой, призывая не говорить дальше. Весь её вид говорил «достаточно», она всегда умела четко передать эмоции, пусть даже одним единственным движением. По элементарно нервно дернувшейся нижней губе, я всегда понимала, что в следующую секунду Элли вцепится в волосы собеседнику.  Меня поражало это её качество, Эллиот всегда делала то, что ей хотелось в этот момент, не думала ни секунды. Ей могло взбрести в голову спеть прямо посреди урока по Зельеварению, и она не отказывалась от этого замысла, начинала негромко шипеть себе под нос, постепенно набирая обороты, повышая голос, пока с нас не снимали за такую наглость баллы. Никаких предрассудков. По случаю, безупречные манеры, но, не теряя себя. Она всегда была девушкой себе на уме. Её имя - Революция, сказала я себе почти сразу после нашего знакомства. Помню, как мы смеялись до истерики. Помню, как я убеждала её, что она гениальна, она лишь лениво теребила ворот своей рубашки с глазами Чарльза Мэнсона и его номером, и улыбалась в пространство, вполголоса убеждая меня в том, что гениальна не она, а я. Так и сейчас. Любимая рубашка с глазами маньяка, она сама представлялась мне ненормальной. Идиоткой. Но я её обожала. Просто потому, что она создавала рядом с собой ту обстановку, в которой я чувствовала себя в своей тарелке. А сейчас мне почему-то было чуть ли не до слез жаль бедного парня, которого наша Лио развела, похоже, как первокурсника. Из её рассказа получалась совсем другая девушка, не та Элли, к которой мы привыкли, а нечто тонкое, ласковое, что не кололось, а давалось в руки. Я видела её такой. Но человека, с которым она прятала колючки,  Эллиот любила до того полубезумного состояния, когда могла вцепиться за него в глотку любой и любому. А с чего такое проявление к постороннему парню? Пусть даже истории детства.
- Я же? Я могу любить кого-то аж два раза, но, что в результате мне это даст? Я.. Я хочу, чтобы меня любили. Я свободна в своих передвижениях и мыслях. Да, я подставила этого человека, это отвратительно, но.. На тот момент я просто так хотела. Ты бы видела, какими бараньими глазами на меня он смотрел.. Слушай, неужели, он правда ждал меня все это время? – растерянно закусывает губу, а я только раздраженно махнула на нее рукой. Вот, что мне делать с этой полоумной? Нельзя вторгаться в жизнь маглов, она не то, что вторглась, ворвалась. И если бы не отец, который патологически её любил и постоянно вытаскивал из неприятностей, Элли бы уже нажила большие проблемы. Взять хотя бы этот инцидент. А её вечный принцип «Просто Я Так Хочу». Её «хочу» до хорошего никогда не доводило. Возможно, Элли слишком эгоистка, это синдром «папа разберется», который возникает у девочек, с которыми отцы проводили слишком много времени. Лио выросла избалованной, настоящая любимица судьбы. Именно это качество сделало из неё девушку, с железным внутренним стержнем. У меня была масса возможностей наблюдать, как она, поставив цель, рвала ногти, сдирала кожу, резала себе по живому, но добивалась желаемого, хотя бы потому что она привыкла получать то, что хочет. Упряма, упорна. При всем при этом, ещё и мастерски хитрила, избегала неприятных ситуаций. Эллиот природа умом не обделила, здесь поспорить нельзя. Она была сущим ребенком в бытовых вопросах, но имела странный взгляд на вещи, умела смотреть на них сразу с нескольких позиций и нередко помогала мне советом. Единственная проблема заключалась в том, что порой она не могла и не желала слушать. Девушка вольных взглядов, заложница собственной свободы. Часто мне казалось, что все в ней было слишком. Слишком взрослая, для шестнадцати лет, слишком отдаленный от канонов взгляд на жизнь, слишком самоуверенная, слишком непредсказуемая, слишком перфекционистка, но и здесь у неё был свой комментарий, «когда я начала встречаться с нормальным парнем, я поняла, как ненавижу перфекционизм», у неё была своя больная влюбленность, своя история идиотской любви, которая принесла в её жизнь столько пустоты, которой она боялась, она слишком индифферентно смотрела на многие вещи, которые представлялись людям действительно важными. На неё всегда косились, как на сумасшедшую, а она всего лишь слишком ехидная, слишком остроумная, слишком пацифистка. На первый взгляд. На первый взгляд, она, разумеется, была ненормальной. Она была сумасшедшей. Революционеркой. Революция говорила в её имени. Я знала её шесть лет, все время, пока мы учились в школе, я была и являюсь её лучшей подругой, и я прекрасно знала, что Лио как-то много. Она и революция, и та ласковая девочка, которую помнил её друг детства, и взрывная волна, и человек, с верой в то, что романтика ещё имеет место быть. И бог с ними, с глазами Чарльза Мэнсона на рубашке, её всегда притягивали полусумасшедшие личности, страшные истории. Она хотела жить. И ничего больше. Она была разной, многогранной и никогда не знала, где заканчивается одна она и начинается другая. За ней было интересно наблюдать, при условии, что ты знаешь её достаточное количество времени.
Я знала её достаточный промежуток времени, чтобы припомнить памятный момент, когда она сначала разнесла всю нашу комнату, потом билась в истерике и, наконец, просто тихо плакала, уткнувшись лицом мне в колени. –  Вот тебе и красная луна.. – всхлипнула она. Я знала, о чем она, знала, о ком она. Она любила того человека ненормальной любовью. И после того памятного события зареклась о подобном поведении. Не выдержала. Я слушала поток бессвязной речи, а после негромко произнесла. – Элли, ты умираешь. Слышишь, ты умираешь, Элли. – её всегда жгли эмоции и чувства. Жгли изнутри, и она находила им выход в неординарных поступках. А ещё писала, много писала. Я точно знала, что она написала множество писем тому человеку из своего детства, хорошо помнила, куда она прячет очередное письмо своей нереальной любви, чтобы потом, встретившись с ним в гостиной, с мягкой улыбкой сказать, что она отлично спала, пряча лицо в тень, чтобы не было видно синяков, вечных спутник недосыпа.
Сколько я её помнила, она совсем не умела врать. И не всегда могла держать себя в руках, зато, если решила не подпускать к себе человека, то закрывалась от него так, что у меня по коже проходил мороз. Она редко пускала кого-то к себе в мозги, ключ был у меня, ещё у нескольких людей и у него. До определенной границы. Миновав её, Элли виновато улыбалась и легко меняла тему. Она слишком много значения придавала случайным фразам, на которые, казалось бы, нет смысла обращать внимания вовсе, но нет, она цеплялась за случайное слово и выуживала всю подноготную, не то, чтобы ей было интересно. Скорее, просто скучно. «Я не люблю фразы без смысла. Они приносят непонимание. Ты сказал, не вложив смысла, я его внесла. Получилась совсем другая фраза. Я влюбилась. Ты вытащил смысл и так ничего и не понял. Недопонимание. Зачем оно нам?»
«Не будь пластилином» как установка. Она умела относиться с уважением, подстраиваться под обстоятельства, чтобы потом устроить пьяный дебош, но кто же подумает на малышку Элли, она же образец идеального поведения. В стремлении к идеальности, Эллиот доводила все до пика, старательно совершенствуя в себе все то, что ей не нравилось. У неё тренированный характер, она делала из себя человека поэтапно. И всегда улыбалась, чтобы ей не говорили. «По жизни с улыбкой» вторая немаловажная установка. Так ей было не настолько всепоглощающе больно. И третья, самая главная жизненная установка. «Равнодушие губительно». Она этот знала и ловко применяла на деле. Эллиот умела учиться у людей, у каждого брала что-то, складывая собственный образ.
- Знаешь, мне безумно стыдно.. Я бегу от кошмара, который творится со мной в Хогвартсе. Я помню, как было с этим человеком и подумала.. Индюк тоже думал, да?.. Знаешь, мы пришли в тупик. Все. И ты, и я, и он. Кто-то тянет наш за уши, а мы.. На могиле маленькой Эллиот следовало написать «И если ты любишь меня, позволь мне уйти. Исчезни, до того, как я узнаю об этом». Было бы жутко, зато чертовски реалистично. – негромко произнесла она, упираясь лопатками в спину лавочки. Я смотрела на неё с жалостью. Сломанная. Ты отдала крылья не тому, девочка, а теперь всеми силами пытаешься выбраться из пропасти. Посмотреть только, как пальцы впиваются в дерево несчастного сиденья.  Она находила в себе силы карабкаться, то ли от упрямства, то ли от сумасшедшего желания посмотреть, чем же все закончится. Меня забавляли её несколько циничные взгляды на жизнь, привычка все опошлять, нотки раздражения то и дело скользящие в голосе. Вывести Эллиот из себя было достаточно просто, пожалеть её, уделить слишком много внимания её персоне. Она никогда не обращалась к раздражающему человеку напрямую, просто чуть повышала голос и говорила о нем все, что думает, но непременно так, чтобы человек услышал, а заодно и некоторое количество свидетелей. Ей было совершенно наплевать на эмоции посторонних. На себя ей, по сути, при всем эгоистичном принципе «просто я так хочу» было тоже наплевать.
- Милая, ты каждое утро придумываешь себе сложности. Ты засыпаешь и придумываешь каждую ночь новую историю, в которой он снова в тебя влюбляется. Тебе нужно жить дальше, ты же у меня такая хорошая. Ты все сможешь. – она смотрит на меня с улыбкой, делая вид, будто поверила. Но я уже прекрасно вижу, затаенную боль в уголках глаз. Привычка прятать истинные эмоции, зато мастерская игра на публику. Эллиот настолько привыкла притворяться, что уже, наверное, забыла, где заканчивается образ и начинается она. Больше всего она боялась, что кто-то снова заберется ей в голову и использует в своих целях. Дистанция. Принцип номер один. Потому сама вертела теми, кто слабее.
В ней было много горькой иронии, она привыкла отшучиваться. Жесткая, но не жестокая. Я, конечно, помню её другую. С неуверенной улыбкой на лице, с румянцем на щеках. Основная проблема Лио заключалась и в том, что она элементарно не могла договориться сама с собой. Постоянные разногласия, видные даже невооруженным глазом, хотя бы по тому, как она порой разговаривала сама с собой. Кстати, только с собой она могло позволить себе разговор в грубой форме. Чаще подчеркнуто вежлива, всеми силами пытается избегать слов паразитов в речи, получается плохо, но Элли не оставляет попыток. Уверена в том, что при нужном градусе уверенности можно обойтись и без хамства вообще.
- Я все смогу. Мы все сможем. Детка, не беспокойся, это всего лишь конец света.. – произносит она нараспев. – Как думаешь, я безнадежна? – с её любовью к музыке, грустным сказкам и историям, лишенным happy-end –ов. Как же по ней, наверное, скучал андеграундный район её родного Бристоля. Да, она была безнадежна с верой в лучшее, с её колючками на прокат. Мир её не принимал. Наш идеальный мир её просто не принимал, а она не принимала мир таким, какой он есть. Протестовала против героев. С её постоянной тягой к переменам, авантюрам, крутым нравом, с которым не каждый справится. Неисправимая пессимистка, она вешает ключи на крючок. Ключи от мира, от души, от собственной головы. Свет выключается. Крючок втягивается в стену вместе с ключами, она потеряна. Как всегда. Иногда слишком рассеянная, у меня в голове не укладывалось, как можно стоять пятнадцать минут, задрав голову под проливным дождем, пытаясь увидеть облако, желаемой формы. Непосредственная. Горящая изнутри. Я точно знала, что она мечтательница, в глубине души точно. Порой она не могла больше держать все в себе и высказывала это мне. Просто поток чистой откровенности и искренности. Она всегда говорила много, всегда то, что думала, но с таким зашкаливающим градусом уверенности, только, когда ей было плохо. Куда угодно, только не в пустоту и я могла её понять. Она мечтала, много мечтала. Видела в небе что-то кроме звезд, ведь эту тему она находила заезженной. Она такая его. Если уж доверяла себя человеку, то всю, без остатка. Она была счастлива в своих несчастьях. Или ей так казалось? Она жила будто в своем мире, изредка пугливо высовывая нос, принюхиваясь и снова исчезая. Привычка комментировать все ситуации без разбора. Просто масса вредных привычек. Она была моей лучшей подругой, я любила её совершенно безумно, она платила мне тем же. Сильная в чувствах, даже немного слишком. Она была у меня такая одна. На миллион. Потому я находилась рядом, слушала. В голове стучало «Ты умираешь, Элли. Слышишь, ты умираешь». И больнее всего было, что ничего с ней сделать уже было нельзя. Не спасти, не помочь.  Идеалисты с верой в нашем мире долго не живут, она не ненормальная, она, наверное, творческая личность. Нет, не совсем. У меня было для неё всего одного определение, и она знала о нем. Я постаралась отбросить мрачные мысли подальше. – Нет, милая, ты не безнадежна. Ты порядочная сволочь, но что сделано, то сделано. Ты не дура, ты далеко не безнадежна. Просто ты свалилась с другой Луны, наверное. Я этой луны ещё не знаю и ты мне, несомненно, про неё расскажешь, вот увидишь. Ты умеешь. Ты небезнадежна, просто тебя зовут Революция.
Она удивленно вскинула брови, словно не понимая. – Кто-то забрал ангела с собой, ну я ему и устрою в голове революцию.. – негромко произнесла Элли, я только рассмеялась в ответ на эту реплику. Её нужно встряхнуть и через пару минут, она, восстановившись, будет рваться в бой. Революция.

|8,9.|
Наблюдать за ней всегда было удовольствием. Не могу сказать, что Элли сильно изменилась с момента нашего знакомства. Все было до банального просто. Мы познакомились в Косом переулке. Она неловко улыбалась, пытаясь выбрать палочку. Продавец тогда здорово с ней намучился. Палочка не желала её признавать, хоть убейте. Одна, вторая, третья. Я к тому времени давно закончила с выбором и пришла к выводу, что попалась девчонка с очень непростым характером. Ворчал уже и бедный консультант, Элли только смущенно улыбалась, глядя, как обрушивается очередной стеллаж. Помню ли я палочку, с которой она, наконец, спелась? Помню, разумеется. Эта палочка – её диагноз, её друг, её спасение. Мне всегда казалось, что они тесно связаны, вот и сейчас я с интересом наблюдаю, как она машинально поглаживает её в кармане. Знает ведь, что воспользоваться не сможет, а все равно не расстается с ней. Это, что называется, совершенно её вещь. Тот случай, когда палочка являлась продолжением руки. На тот момент, в Косом переулке мы об этом даже не подозревали. Палочка была подобрана и я слово в слово запомнила рассказ продавца. - Как я сразу до этого не додумался. Ожидаемый выбор, юная леди. Очень похоже на вашу мать. – здесь он отвесил поклон миссис Пьюси, стоявшей рядом с дочерью. – Итак, 11 и ¾ дюйма. Достаточно гибкая, характерная палочка. Наполнитель - сушеный корень мандрагоры - это ядро наделяет волшебника огромной магической силой, темной силой. Эти люди излишне громогласны и пожалуй говорят слишком много. Они практически не думают о последствиях собственных действий. Властны, пытаются всецело подчинять людей своим желаниям. Пожалуй, слишком агрессивно для юной леди, но если уж палочка сделала такой выбор, вы прекрасно дополните друг друга. К тому же, сердцевина где-то компенсируется, а где-то подчеркивается оболочкой. К слову о ней, майское дерево - обожают быть в центре внимания, считают себя "пупом земли". Не пасуют перед обстоятельствами, считают что "каждый кузнец своего счастья" и "надо брать от жизни все". Часто эгоистичны и никоим образом не учитывают интересов других людей. Из серии "после нас хоть потоп". Хотя если привяжутся к человеку, то это прочно и надолго. Словом, неплохой выбор. – Элли изобразила полушутливый реверанс и пока миссис Пьюси расплачивалась за палочку, вполголоса обратилась ко мне. – Господи, как я устала. Ты тоже первый год в Хогвартсе? К слову, описание твоей палочки мне нравится больше. Кстати, Элли. Эллиот. Будем знакомы? – и снова сверкает улыбкой. Я пожала протянутую руку. Так, наверное, началась наша дружба. Мы поступили на разные факультеты, но в целом, мое отношение к ней ничуть не изменилось после этого.
Сейчас она, заметно повзрослевшая, устало прикрывает глаза, греясь на солнце. – Я одного понять не могу, куда я сейчас хочу больше. В Хогвартс или обратно в Бристоль. Знаешь, давай добьем эту чертову школу и рванем вместе в Бристоль? Нет, ты только представляешь. Цивилизованный район, лес рядом. Вообрази. И мы с тобой. Подчеркнуто самостоятельно. И.. – она осеклась. Ей было о чем помолчать, а я всегда понимала её молчание. Вспоминалась и беззаботная болтовня, когда ей доверяли комментировать квиддичные матчи. Только комментировать. Собственной метлы она не имела и не хотела обзаводиться, ибо не считала нужным. Не боялась высоты, просто не испытывала тяги к полетам. Дополнительных артефактов тоже не имела, а единственный талисман на удачу, разделила надвое. Ключ отдала самому дорогому ей человеку, а замок и сейчас болтался у нее на шее. Не дотягивал до знаменитого украшения Сида Вишеса, однако был скромной пародией. К которой она относилась с такой же удивительной привязанностью, как и к палочке.

|10,11, 12|
На предложение рвануть в Бристоль после школы я только насмешливо фыркнула. – О, да, Элли, с нашими выдающимися талантами только в Бристоль. Еду мы будем добывать примитивным маггловским способом, то есть воровством или ты откроешь филиал ветеринарной клиники, если профессор-таки выбьет из тебя дурь и заставит заниматься с полной отдачей? – она вздохнула, как мне показалось с разочарованием. Показатели по всем предметам у неё были ровными, Эллиот не позволяла себе опускаться ниже уровня «У» и если уж случалось, что она категорически чего-то не понимала, то она сидела ночами над учебниками, брала дополнительные уроки у профессоров школы до тех пор, пока не отрабатывала непонятную тему до автоматизма. Так у неё было с Зельеварением, например. В голове у Элли просто не укладывалось, что добавление какого-либо ингредиента может повлечь за собой необратимые последствия. Она терпеть не могла предметы, которые основывались на точном выполнении предписанного, на точности вообще. Нумерология, Трансфигурация, Руны и Астрономия, те же злополучные Зелья,  доводили её до состояния боевого бешенства, однако Эллиот все равно мучила эти науки, стараясь понять. Учителя терпеливо сносили нерадивую ученицу и разжевывали материал, а Пьюси, сколько я себя помнила, нервно грызла карандаш, делая пометки прямо в учебнике. Заметно лучше обстояли дела с Травологией, ЗОТИ и Заклинаниями. Не могу сказать, что данные предметы были коньком Эллиот, но определенные успехи она в них делала и порой даже помогала мне. В то время, как я слушала её нытье про трансфигурационные дебри.  Заодно про то, как можно опошлить вид звездного неба всеми этими картами и прочей ерундой. Зато настоящим талантом она проявляла себя в области Ухода за Магическими существами. Не знаю уж, почему, но животные к ней тянулись, и Элли всегда ловко находила к ним подход, зная как сделать им лучше, пусть даже на чисто интуитивном порыве. Отношения с преподавателем же у неё сложились совершенно особенные. Он никогда не хвалил Элли, считая её пусть перспективной, но лентяйкой, а это давало ей повод заниматься усиленнее, чтобы доказать не столько преподавателю, сколько себе, что она действительно что-то может в этой области. Этим преподаватель по УЗМС выгодно отличался от преподавателя по Прорицаниям, которую Эллиот тихо ненавидела, открыто блефуя прямо ей в глаза. Эта поразительная женщина же лишь громко восторгалась пророческими данными Элли, будто не замечая обмана. Проблем с этим предметом не возникало никогда, но, как говорила сама Пьюси, раздражал он неимоверно. Экзамен на трансгрессию она ещё не сдала по той простой причине, что было ещё рано, однако собиралась сделать это при первой же возможности. Со школьной программой на этом можно было закончить.
Помню ли я её боггарта, дементора, Патронуса, зеркало Еиналеж? Помню, она мне об этом рассказывала. Боггарт принимал вид маршрута в никуда.  Темнота. Пустота. Вакуум. Глупо, наверное, но больше всего Элли боялась пустоты. Она постоянно говорила «Куда угодно, только не в пустоту. Хуже этого уже ничего быть не может». Расправляться с боггартом она научилась довольно быстро, но каждый раз вздрагивала при его виде. Дементор, насколько я помнила, «радовал» воспоминанием о крупной ссоре с дорогим ей человеком, именно после этого, в знак примирения она вручила ему ключ от кулона-замка. Чтобы всегда мог найти дорогу домой, как она выразилась. В тот день Лио чуть его не потеряла, а учитывая степень того, насколько он был ей дорог, я могла её понять. Я знала только фрагмент воспоминания.
«-Прощай.
-Вот так просто, да?
-Да.
-Останься.
-Зачем?»
Раз за разом она прокручивает этот момент в голове, кусает губы, замыкается в себе. Я не люблю обсуждать с ней ту историю. Она её просто ранит. Каждый раз вскрывает старые шрамы, выпуская старый яд, который этот самый человек с первого дня знакомства пустил ей по венам.
Патронус принимал вид большого кота, именно кота. С этим тоже были связанны определенные ассоциации, по крайней мере, она выглядела безумно довольной, когда впервые увидела своего защитника.
Что касается Зеркала, то Элли ненавидела эту стекляшку. Она показывала ей идеалистическую картину. Вариацию на тему «Он, Она и море». Где никаких лишних людей. Тихо, безлюдно и, наконец, отход от состояния вечного жизненного коматоза.  Она была влюблена в море. Просто влюблена. И безумно хотела сбежать, пусть даже не к морю, то хотя бы в Бристоль.
Она мрачно посмотрела на меня, словно записав в ряды черствых реалистов. – Нет, мы будем разводить кроликов. Как тебе такая идея? Здесь мои познания в области УЗМС пригодятся. – я вижу, как в её глазах пляшут чертики, мысленно отметив, что если она воплотит все-таки свою фантазию в жизнь, то Бристоль затрещит по швам. Однако, уже сейчас нетрудно было понять. Мечты мечтами, а реальность навсегда отрезала нас от андеграудного района Бристоля, о котором она мечтала.

|13|
- От кого ты бежишь, Элли? – в полголоса интересуюсь я. Здесь очень важно её не спугнуть. Нервная, раздражительная. Либо выговорится, либо пошлет к черту, как всегда с ней бывает. В любом случае, сбросит напряжение, а то на неё уже смотреть было тошно. Все разговоры только про Бристоль и любое другое место подальше. Она вздрагивает, недовольно кривит губы. Её кот, сидевший здесь же, рядом с ней, настороженно уставился на хозяйку, потеревшись мордой о её руку. Губы Элли складываются в улыбку. Она машинально поглаживает его за ухом. Кот – то единственное существо, которому она доверяла от и до, единственное существо, которое любило её настолько сильно, и это было его патологией. Она называла его просто Кот. Небольшой, худой, неброского серого цвета. Обычный дворовый котяра, которого она нашла на улице в день своего первого отбытия в Хогвартс. Кот обладал скверным характером, с которым ужиться, казалось бы, было невозможно. Он любил только Элли, остальных нещадно полосовал когтями. Заслужить его немилость было просто, единственный раз обидев хозяйку. Мне часто казалось, что в прошлой жизни он был человеком, слишком умная сволочь. Элли его обожала уже потому, что он никогда бы не сделал ей больно. Он – Кот. С заглавной буквы и ему она верила. Сейчас зверь смотрел на меня с осуждением, Элли разбирала его шерсть.
- Я ни от кого уже не бегу. Знаешь.. По сути, мне наплевать. Мне безразлично это завтра. Этот человек. Я хочу в Бристоль. Послушай, милая, у меня есть мой Кот, а это целая Вселенная в одном живом существе. Он никогда не позовет меня по имени, но будет любить, как никто на свете просто за то, что я у него есть. А моя Вселенная рухнула, когда меня назвали чужим именем, а я сделала вид, что так и должно быть. Так, к черту эти имена. – она резко встала, осторожно обняла меня, я поняла, что сейчас снова скроется. Я не видела её все летние каникулы, Лио пряталась. Бежала, очевидно, от себя и переживала все свои кошмары заново. – Знаешь.. Я не бегу ни от кого. Просто знаешь, в чем главная драма моей жизни? Когда я умру, а я умру непременно молодой. Иначе никак. Меня похоронят в обожаемом Бристоле. И на моей могиле всегда будут свежие цветы. Их будет приносить все тот же парень, с которым я поступила так гадко. Почему он будет это делать? Да, потому что, на моем надгробии будет красоваться имя  Его Любимой Девочки. Ему будет наплевать, пахла я черникой или нет, ему будет наплевать, кого я любила при жизни. Я просто похожа на Его Девочку. А больше никому мы кроме него не нужны. Ну и Коту ещё. И я счастлива знать, что он в другом мире у меня есть. А человек, которому я вручила ключ от себя, просто разбил меня о свои камни. Продал меня, чтобы спасти свою шкуру. Мне пора. Увидимся в школе. Я люблю тебя. – она уходила резко и без сожалений, ни разу не обернувшись. У неё была не слишком красивая походка, будто она все время съеживается, в ожидании удара в спину, при этом резкая в каждом своем движении. Кот, перекинутый через плечо Элли на манер муфты смотрел на меня задумчиво, и действительно, его сейчас волновало состояние хозяйки больше, чем  кого угодно другого в этом мире.
So if you love me, let me go.
And run away before I know. ©

Анкета для игрока.

1. Опыт игры на ролевых.
Около трех лет.

2. Как часто сможете посещать ролевую.
Постараюсь КД.

3. Связь с Вами.
В ЛС принимающему администратору, если потребуется.

4.Ознакомлены с правилами?
Торжественно клянусь, что замышляю  шалость и только шалость

5. Реклама
http://letsplay2.rolka.su/viewtopic.php … p;p=2#p548